Абстрактная (или чистая) математика в кругу самих математиков рассматривается как воплощение мысли, не замутненной никакими утилитарными проблемами. Последние считаются относящимися к техническим наукам или, в крайнем случае, к прикладной математике. Приведем высказывания знаменитых математиков, подтверждающих эту мысль: «Чистая математика в ее современном виде может быть названа самым оригинальным созданием человеческого духа» (А. Уайтхед); «Чистая математика обладает нечеловеческим свойством звездного света – сверкающего, яркого, но холодного» (Г. Вейль); «Математика – это орудие, специально приспособленное для того, чтобы иметь дело с отвлеченными понятиями любого вида, и в этой области нет предела ее могуществу» (П. Дирак).
Еще в древности поводом к созданию величественного здания математики послужили практические (арифметические и геометрические) задачи: вычисления площадей сложных фигур (квадратур), длин кривых линий, а также различные экстремальные задачи подобного типа. Эти задачи ветхими (шумерийскими и древнеегипетскими) методами решать было либо затруднительно, либо вообще невозможно. Неудивительно, поэтому, что математический анализ, зародившийся в работах Архимеда, Герона и Евклида, проявил себя как исключительно мощный прикладной аппарат для приближенного, но достаточного для практики способа вычисления того, что не вкладывалось в арифметику целых чисел и геометрию прямолинейных фигур. Это было своего рода модернизацией regula falsi - правила ложного положения. Имеется в виду известный уже древним египтянам способ решения нелинейных алгебраических уравнений, состоящий в том, что вместо неизвестных подставлялись их интуитивные, но приближенные значения, а далее из пропорций определялись более точные значения. Если же математический анализ направить на абсолютно точные вычисления, то на это у математика не хватит ни временных, ни материальных ресурсов (бумаги, чернил и пр.). Однако вышеприведенные высказывания математиков демонстрируют какую-то странную форму религиозности, и, как оказывается, она опирается на абсолютный идеализм.
Развитие древнегреческой математики, на ход которого сильное влияние оказал пифагореизм, привело к образованию математических понятий. А именно: представления о числах, точках и прямых в значительной степени отвлеклись от своих вещественных первоисточников – свойств и отношений предметов реального мира. Как, скажем, понятие «собака» не лает, так и математическая прямая не имеет толщины, а точка – та и вовсе без размеров. Ничего такого в физической реальности нет: элементы понятия «прямая» — туго натянутые веревки; элементы понятия «точка» - округлые предметы небольших размеров. Понятие «натуральное число» (1, 2, 3, …) возникло при оперировании совокупностями предметов, одновременно находящихся в одном месте (яблок в корзине, коз в загоне и т. д.). Процесс становления этого основного математического понятия, по существу, завершился уже в VI в. до Р. Х., когда еще при жизни Пифагора были попытки доказательства первых теорем о свойствах натуральных чисел. Например, теоремы о том, что простых чисел существует «больше любого наперед заданного количества». При этом уже тогда было ясно, что эмпирическая проверка таких доказательств невозможна.
Натуральный ряд чисел – наиболее далеко отнесенная от реальности абстракция, которая в истории теоретической науки стала первой функционировать как чистый математический объект. Человеческая мысль абстрагировала его в процессе эмпирической деятельности с небольшими совокупностями (1, 2, 10, 60, 100, 1000) каких-то предметов, а для совокупностей гораздо больших количеств эта же мысль предположила аналогичные закономерности и тем самым исказила многие реальные ситуации. Это в первую очередь относится к вопросу о стабильности (неизменности) совокупностей предметов, находящихся в данное время в данном месте. Можем ли мы, например, сказать, сколько комаров находится в июньский вечер в данном лесу? С точки зрения чистой теории чисел, в каждый момент времени число комаров должно быть четным или нечетным, и, если оно нечетное, то либо простым, либо составным. В действительности же лес никакого точного числа комаров не содержит, поскольку каждую секунду, с одной стороны, какое-то количество насекомых по разным причинам гибнет, а с другой, - они тысячами нарождаются в ближайшем болотце. Или, например, согласно новейшим космологическим «исследованиям» теоретических физиков во Вселенной содержится примерно 10200 элементарных частиц. Как мы должны относиться тогда к утверждениям вроде 10200 + 1 есть нечетное и, возможно, простое число? Как видно, прикладная арифметика занимается практически полезными вещами, а теория чисел не только полезными (например, вычислительными алгоритмами), но и вещами, полностью лишенными смысла. Но попробуйте об этом сказать чистым математикам, специализирующимся в теории чисел!
Древнегреческие математики, рассуждая о числах, думали, что обсуждают вещи столь же реальные, как и те совокупности предметов, из которых это понятие было абстрагировано. Но эти «вещи» в отличие от своих прообразов, продолжающих реальную жизнь и содержащих огромное разнообразие свойств, были застывшими моделями, навсегда лишенными изменений. Это было рождение математического метода, основанного лишь на одном принципе логики — законе тождества, сущностью которого стало исследование не живой и потому противоречивой Природы, а неких замороженных ее фрагментов. Философ Платон, изучая геометрию, («Не геометр да не войдет» было начертано на воротах его Академии), пришел к религиозному воззрению, согласно которому существует два мира: мир идей — строгий, точный и упорядоченный, и мир вещей — размытый и хаотический, и каждая реальная вещь представлялась ему лишь приблизительной реализацией своего эйдоса. Конечный результат обобщения и создания математических понятий – застывшая система математических объектов – принимается Платоном за исходную познавательную позицию. Сегодня мы называем платонизмом любую философию, исповедующую первичность абстрактного и вторичность конкретного.
Платонистский взгляд на математические объекты может быть оправдан лишь с позиции логики тождества. Математик оперирует числами, точками, прямыми, функциями и их графиками как объектами, существующими сами по себе (вне пространства и вне времени), как последней реальностью, остающейся инвариантной (потому что в этой реальности не течет время, следовательно, в ней нет «часов», а если их и представить, то они «стоят») после предельной стадии абстрагирования. Это в какой-то мере объясняет скрытую (или явную, в особо опасных случаях) подверженность математиков комплексу платонизма. Ведь привычки, обретенные в повседневной деятельности, обладают огромной силой (как говорится в народе, с кем поведешься, того и наберешься), и этим синдромом страдают в той или иной мере как рядовые, так и знаменитые математики. Он приводит к неразрешимостям в научных теориях, которые возникают в них, когда сами математики или их некритические эпигоны возвращают (переносят обратно) матмодели на физическую реальность, в которой каждый предмет распределен в пространстве (имеет протяженность), а каждое событие имеет начало и конец во времени (растянуто во времени), не говоря уж о том, что реальность противоречива, поскольку в ней непрерывно происходят взаимодействия.
Что наиболее характерно для математического подхода к решению какой-либо практической задачи? Стремление как можно скорее и как можно дальше отстраниться от реальности и перейти к исследованиям (обратимым преобразованиям) чистой матмодели этой реальности. В процессе формулирования задачи математики, поэтому, задаются вопросами: можно ли предположить, что данная зависимость линейна (функциональна), можно ли пренебречь какими-то флуктуациями и возмущениями извне, можно ли считать данное распределение вероятностей волновым и т. д. Во всем этом видно стремление с использованием по возможности меньшего числа исходных противоречивых принципов сформулировать математическую задачу, являющуюся матмоделью реальной задачи. Математики, поэтому, адаптируют свои мозги к их функционированию в мире математических абстракций, а затем, когда исследование этих абстракций становится самоцелью, они уже не хотят (или не могут) возвратиться в мир физической реальности. И это с позиции реальной логики вполне понятно: переход от конкретности к абстракции — необратимый умственный процесс. На самом же деле для математической постановки любой задачи надо иметь трезвую ясность в голове и хорошо знать как соответствующую область математики, так и прикладную область, для решения которой ставится данная математическая задача. Но тогда проще сделать физика математико-вменяемым, чем математика — физико-вменяемым.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Существует множество ситуаций, в которых математика в принципе не может быть применена, вообще никак. Самая простая из них – понятие актуальной бесконечности, придуманное Г. Кантором. Получается, что математики некомпетентны даже в области своей специализации, поскольку этот математический абсурд не сумел низвергнуть даже великий математик-прикладник Коши, долго полемизировавший с Кантором. Он не нашел нужных для чистой математики аргументов, поскольку платонизм как религия довлел и над ним. Аргумент же прост как правда: понятие «актуальная бесконечность», поскольку это объект, порожденный субъективным воображением (он не абстрагирован из реальности), не удовлетворяет логическому закону тождества (он не имеет опоры на реальность) и потому с позиции самой же чистой математики противоречив.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Рассмотрим ситуацию из квантовой механики — редукцию волновой функции Шредингера. В принципе неопределенности сказано, что часть информации об объекте никогда не будет известна физику, ни при каких его действиях и попытках ее узнать. Если бы неоднозначность все время оставалась неоднозначностью, проблем бы не было, ее можно было бы разрешить с помощью матанализа. Но это не так. До измерения электрон описывается чистой математической моделью — волновой функцией, задающей вероятность его нахождения в какой-то фиксированной точке траектории. После проведенного измерения — описанием некоторого измеренного параметра электрона. После второго измерения это точное значение параметра опять становится неопределенным. В этих обстоятельствах непрерывные логические рассуждения, основанные на законе тождества, становятся невозможными, поскольку тут три разных объекта: 1) волновая функция (это математический объект); 2) первый физический объект (первый результат измерения) с одними свойствами и 3) второй физический объект (второй результат измерения) с другими свойствами. В результате измерений математику, создавшему свой идеальный объект, поступает дополнительная информация, которая не позволяет ему продолжить непротиворечивое рассуждение (обратимые преобразования этого объекта для выявления всех его инвариантных свойств). Ведь дополнительная информация не просто новая, а несовместимая (противоречивая, с позиции математики) с предыдущей. Каждый раз после измерения свое рассуждение математик должен начинать с новых обрезаний реальности, чтобы создать новую матмодель, т. е. после редукции волновой функции никаких математических разговоров о прежней волновой функции не может быть в принципе. Главная проблема тут в том, что в математике принято все исходные предпосылки задавать заранее и навечно, предполагая, что никакая дополнительная информация не появится.
- Код ссылки на тему, для размещения на персональном сайте | Показать