В №12 СК напечатана прекрасная своим патриотическим чувством – и богоборческая - статья ветерана ВОВ И. И. Полищука «У нас была одна религия». Позвольте и мне озвучить мой взгдяд на религию – не с тем, чтобы пытаться привести нашу аудиторию к единому знаменателю – я как раз постараюсь в числе прочего показать, что это не только невозможно, но не нужно и Господу Богу, - но чтобы предоставить желающим материал для размышления, позволяющий преодолеть некоторые широко распространенные ныне на сей счет предрассудки.
«Удивляет, - пишет наш автор, - что в наше время, когда наука и техника достигли невероятных успехов, многие люди уповают на Всевышнего...» Это, согласимся, удивляет сейчас многих. Атеистический инстинкт бывает чуть ли не столь же могуч в человеке, как инстинкт религиозный, а в некоторые эпохи, как наша, становится в обществе доминирующим. К вящим дальнейшим успехам науки и техники? Факты, как ни странно, свидетельствуют прямо обратное.
В 50-х годах прошлого века западный немец Хюбшер выпустил книгу «Современные мыслители» (переведена на русский). Человек он был весьма благодушный, но не основательный, а потому причислил к «мыслителям» и некоторые фигуры весьма сомнительные (Сартра, к примеру). Но и при такой неразборчивости Хюбшер обнаружил, что почти все отмеченные им «мыслители» родились в ХIХ веке, и обеспокоился вопросом, коему посвятил целую заключительную главу своей книги: «Не идет ли мышление к смерти?»
Но, может быть, Хюбшер волновался зря: мышление не умирает, но перетекает (возможно, временно?) из глубокой, но не влияющей непосредственно на практику философии в напрямую продуктивные сферы науки и техники? Увы, вопреки оптимизму неосведомленной публики, и наука и техника обнаружили, начиная со второй половины ХХ века, тенденцию к все большей стагнации. Если во второй половине ХIХ и в первой половине ХХ веков самые квалифицированные предсказания о дальнейшем их развитии неизменно далеко перекрывались действительными темпами прогресса, то в дальнейшем не менее квалифицированные предсказания футурологов начинают все более и более драматично забегать вперед от реальных успехов. Ни освоение в мирных целях термоядерной энергии (в 50-х годах его прогнозировали уже на 60-е!), ни единая теория поля (которую нам более полувека обещают в ближайшие 10-20 лет) доселе не материализовались. Разительно замедлилось освоение космоса. Как и многие, слишком многие уверенно прогнозировавшиеся важнейшие сдвиги, одно перечисление коих заняло бы десятки страниц... Подымите, коли не верится, хотя бы научно-популярные и популярно-технические журналы прошлых десятилетий. Это кладбища несбывшихся надежд!
Почему так? Да не потому ли, что общая духовная атмосфера европейских стран и США, где совершается до настоящего времени большинство научных открытий и технических нововведений, становится все более и более атеистической? Я неплохо знаком с историей науки, но при всем желании не могу назвать ни одного сколько-нибудь выдающегося ученого, который не верил бы – пусть обычно независимо и не ортодоксально – в Бога. Когда величайший физик ХХ века, «века физики», Эйнштейн плыл в Америку, обеспокоенный раввинат США запросил его телеграммой, не атеист ли он? Ответ Эйнштейна (в предельном сокращении: «я верю в Бога Спинозы…») вполне успокоил суровых раввинов. Забавно, что даже «великий физиолог Иван Павлов», поднятый в СССР на щит как «неопровержимо обосновавший материалистический взгляд на психологию», был истово верующим, и построил у себя в Колтушах церковь.
Почему веруют все выдающиеся и великие ученые? Да, видимо, уже потому, что знают по опыту, что мозг их не столько вырабатывает, сколько принимает – значит, есть от Кого! – все «свои» глубочайшие идеи.
А как это было в античности, когда впервые родились развитые формы науки? Все легендарные первоотцы философии и не сразу отпочковавшейся от нее науки были, как Пифагор, основатель религиозно-философско-математического ордена, также и религиозными визионерами. Еще и мудрейший Сократ, чье имя делит всю историю античной философии на сократиков и пресократиков, судя по диалогам своего великого ученика Платона, спокойно верил, пусть и с некоторыми оговорками, в традиционных богов отечества. Блистательная «осевая эпоха» античности, создавшая едва не все основные известные доселе приемы философской и научной мысли, продолжалась, по Ясперсу, с VIII по II век до новой эры. И все это время все достойные упоминания мыслители и ученые верили в богов (или реже в Бога). Любопытно, что сам античный термин «атеизм» означал тогда проповедь Единого Бога (как подрывавшую веру в традиционных богов). Иного атеизма умные люди в ту пору по-видимому просто не замечали.
С концом своей «осевой эпохи» античность, однако, вдруг обвально атеизируется – уже в современном смысле слова. Традиционные боги становятся в глазах просвещенных граждан поэтическими метафорами для обозначения сил природы, а их культы продолжают отправляться трезвыми правителями Римской империи лишь потому, что те инстинктивно чувствуют, что ни государство, ни общество без какой-либо, пусть самой условной, религии долго не устоят. А наука? Она все более мельчает, стагнирует и вязнет в суевериях, так что от нее едва не остаются рожки да ножки. «Что есть «истина?» - устало переспрашивает Христа просвещенный римский прокуратор Иудеи Понтий Пилат, явно усматривая в проповеднике новой религиозной Истины темного варвара.
Но одной государственной надобностью обветшалую религию не подопрешь, и вот все большее число практичных римлян и мудрых греков обращаются к более устойчивым культам Ближнего Востока. В конкуренции коих побеждает со временем в целой Римской империи христианство. Поначалу оно несет в себе едва не определяющую антиинтеллектуальную струю – и не диво: сколько голов, столько умов, тянущих каждый в свою сторону, и как иначе согласить их в единой религии (то есть «связи»)? Да и крайне скомпрометировал себя к тому времени обезбоженный разум античности, обусловивший до того омерзительную социальную действительность, что многие, внешне благополучные, но не лишенные духовной глубины и совести, люди умирали просто «от отвращения к жизни»...
Но проходит немалое время, и именно христианская Европа становится безусловным лидером мировой науки и техники. Здесь в драматичной борьбе антиинтеллектуального и интеллектуального начал христианства возобладало в общем последнее. А на пути к тому епископ Торуни Коперник создает гелиоцентрическую модель мира, а монах Бруно идет на костер инквизиции, ибо истина для него освящена Богом! И величайший ученый всех времен Ньютон свое толкование «Апокалипсиса» считает не менее важным, чем его фундаментальный труд по физике. И все это - органическое наследие древнего, страстного до фанатизма, поиска христианством Бога - и нераздельной с Ним Истины.
Культурологи отмечают разительный параллелизм, например, современных споров физиков о природе энтропии (спонтанно растущего в замкнутых системах беспорядка) – и древних споров отцов христианской церкви о природе дьявола. Хотя подавляющее большинство физиков вряд ли слышало хоть что-нибудь о тех древних спорах. Причина тому в том, что природа целой культуры, а, значит, и весь строй ее мысли зиждется на фундаменте ее религии. И, значит, с разрушением этого фундамента не может не рушиться и тот строй. . .
Это вовсе не значит, что атеизм – только дьявольское наваждение. Давно замечено, что культуры, подобно живым организмам, рождаются, живут и умирают. И не могут не быть смертны фундирующие их религии. Да и не было бы ничего хорошего в бессмертной религии, ибо Бог бесконечен (во всех развитых религиях!), и, значит, конечный человек способен приобщиться хоть каким-то своим краешком к Его Истине только через непрестанный рост души и ума. И, значит, «окончательная истина о Боге», на которую претендует каждая религия, по существу святотатственна (будучи, впрочем, практически оправдана необходимостью обеспечить устойчивость в веках выросшей на ее фундаменте культуры). Атеистический инстинкт берет в обществе верх, когда старая религия становится ему тесна, как одежда на выросшем теле, а для новой души еще не созрели. И атеизм невольно подспудно расчищает в душах место для грядущей, более проникновенной в тайну Бога, религии. И вот почему, как сказал гениальный Бердяев, «атеизм есть диалектический момент богопознания». И, значит, Богу нужны в должное время и убежденные атеисты.
Еще один важнейший момент той статьи – обеспокоенность ее автора (и далеко не его одного) разъединяющим воздействием разных религий на наше общество. Величайшей вообще проблемой современного мира является то, что он стал по своим техническим параметрам «одной большой деревней», оставшись разъединенным на локальные культуры, фундированные различными религиями. Как разрешится со временем это противоречие? Не дай Бог, мировой войной за торжество «истинной веры»? Или, как я верю, рождением новой общемировой религии, что синтезирует (а не соединит механически!) душевный опыт и откровение всех мировых религий (и, возможно, также религий малых и древних, немногим ныне известных. В США периодически нарастает глубоко уважительный интерес белой публики к культам индейских племен. Еще более выражен интерес белых австралийцев к культам и мифам аборигенов. В Западной Европе усердно воскрешают полузабытые мифы и культовые практики невероятной старины. Аналогичные попытки наблюдаются и в центре, и на окраинах России.) Рано или поздно, прямо или через отрицательный опыт новых религиозных войн, неизбежен, если только выживет человечество, именно всемирный религиозный синтез. А до тех пор надо мириться, а еще лучше, стараться с уважением понять те разноликие религии, чьи стены, разделяя народы, «не достигают - как сказал один мудрый иерарх – до неба». Принимая критерий Христа: «По плодам их узнаете их», - нельзя не признать, что все мировые религии (и не одни мировые) оказались правы – в своих доменах, ибо обеспечили потребности роста душ и расцвет культур ими взлелеянных, - и все оказались правы лишь частично, ибо обнаружили явную неспособность стать всемирными. За границами доменов каждой из них более правы оказались их конкуренты…
Необходимо еще ответить на один “убийственный” аргумент атеистов, выдвигаемый и нашим автором. Касаясь факта (а это факт, документально зафиксированный), что Сталин распорядился обнести наш фронт под Москвой иконой Богоматери (это было сделано на самолете), он пишет: “Если Богоматерь имела такую силу, то почему она допустила гибель миллионов, в том числе сотен тысяч невинных младенцев?” Вопрос этот сводится по существу к тому, почему Бог дает людям, столь часто неразумным и безнравственным, свободу творить историю в значительной степени по их собственной воле (а не делает их марионетками своей всеблагости)? Вопрос этот нимало не смутит интеллигентных верующих. Бог, пусть и «Господь», - отнюдь не рабовладелец и не диктатор. Ему нужна наша свобода, как ни дорого она нам до сих пор обходится. Без нее мы лишились бы всякой возможности роста, навсегда оставшись духовными младенцами. Что отнюдь не означает, что Бог вовсе устраняется от коррекции наших исторических судеб и не откликается на наши молитвы - если те не противоречат в корне Его планам о нас, нам крайне мало постижным.
Почему произошла страшная Вторая мировая война с ее чудовищным Гитлером? На Гитлера произведено было, помнится, около 50 только известных покушений (о неудавшихся, но не раскрытых его охранными службами, покушавшиеся естественно предпочли умолчать). Вычислена вероятность чисто случайного его выживания во всех тех 50 покушениях. Она несоразмерно со здравым смыслом мала! Если длину мухи умножить на стоящее в ее знаменателе число, получится не слон, а монстр, который не уместился бы на расстоянии от Земли до солнца! Неужели так могуч покрывавший Гитлера дьявол? И куда же смотрел всемогущий Бог?!
Я позволю себе заключить, как ни возмутительно то ни прозвучит по первому впечатлению, что Богу был нужен до времени Гитлер и развязанная им война – чтобы предотвратить войны несравнимо более страшные. Вспомним, под какими лозунгами начиналась «советская» власть, – самым «вдохновительным» из них был лозунг мировой революции. «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем!» А Россия? Ей предназначалась Лениным и окружавшими его пламенными революционерами роль спички, обреченной в том пожаре сгореть дотла. «А мне, господа хорошие, на Россию наплевать!!! Мне нужна мировая революция!!!» - неистовствовал Ленин в споре с более умеренным крылом сподвижников.
С укреплением власти Сталина романтический этап большевистского государства миновал. Сталин планомерно выковывал чудовищный по мощи военный арсенал (бездарно утраченный в огромной части в первые же дни войны. И не диво, ибо Сталин недвусмысленно ставил на дисциплинированную бездарность: «Незаменимых у нас нет!» Незаменимых он тщательнейше выпалывал), даром, что население страны должно было для того жить в подавляющем большинстве почти впроголодь, ютиться на головах друг у друга и годами латать обноски. Целью была «Всемирная Республика Советов» со Сталиным во главе. И при том состоянии, в коем пребывал буржуазный Запад между двумя мировыми войнами, захват мирового владычества Сталиным был более чем вероятен. Вот только удержать власть над целым миром Сталину с его марксистской идеологией, отнюдь не достаточно для того гибкой и тонкой, никак бы не удалось. А Россия и все ее народы невосстановимо обескровились и надорвались бы в тех безумных усилиях – и были бы прокляты целым миром! И вот это явно не входило в планы Господа о России. И Ему пришлось до времени покрывать Гитлера…
А в ходе той войны Америка, спровоцированная тем же Гитлером, разработала атомную бомбу (иначе ее узколобо прагматичные власти никогда не выложили бы необходимые для того сумасшедшие деньги), и мечты большевиков о мировом господстве развеялись в дым (хотя, заметим, Мао пытался еще убедить «старшего брата», что, «если в ходе атомной войны половина человечества погибнет, другая будет зато жить при коммунизме!»)
- Код ссылки на тему, для размещения на персональном сайте | Показать